А.ХАКИМОВ
Я хорошо рисую. По этой причине был художником школьной стенной газеты, армейского «боевого листка», заводской многотиражки и университетской стенгазеты, вернее, факультетской — не пропуская ни одного праздника, я малевал фломастерами и гуашью рисунки к 1 Мая, к 8 Марта, к 7 Ноября, к Новому году, еще по каким-то случаям…
Текст писали остальные, а я — рисовал. Тогда, как и сейчас, я старался придумать что-нибудь свое, оригинальное, а не слямзить бездумно чужой рисунок, с плаката или открытки.
Ровно тридцать лет тому назад, в самом конце 1985 года, я привычно раскатал по столу лист ватмана, прижав уголки книгами, разложил карандаши, фломастеры, краски и кисти, заварил себе крепкого чаю (дело было поздним вечером) и задумался.
Мне предстояло придумать рисунок к новогодней стенгазете. Но это был не просто Новый год — в следующем, 1986-м, мы должны были окончить университет и получить дипломы. Безжалостно подходила к концу незабываемая студенческая пора!
Каждый из нас уже работал над дипломным проектом (лично я на кафедре биофизики мучился с мембранным потенциалом растительной клеточной стенки). Через каких-то полгода нашей студенческой братии предстояло разлететься в разные стороны: при этом «краснодипломники» вольны будут сами выбирать себе место работы, везунчиков распределят по научно-исследовательским институтам в Баку и его окрестностях, прочие же в обязательном порядке поедут в районы нашей республики и три года отработают учителями сельских школ (и лишь после этого приступят к научной карьере).
Короче говоря, наступающий год обещал нам и радость, и грусть, и праздник, и будни; лишь однажды я испытывал уже такое чувство — на школьном выпускном вечере (он пропитан был непередаваемым ощущением будущего, тогда казалось, что школьное крыльцо выходит прямо во Вселенную.
Я и мои друзья стояли, обнявшись; я вдыхал воздух полной грудью и мне представлялось, что прямо от школьного крыльца веером расходятся многочисленные дороги — по какой из них суждено пойти каждому из нас?..).
Ну, то было окончание школы. Для студентов-дипломников будущее вырисовывалось более конкретным, более направленным, что ли. И вот все эти ощущения следовало выразить в эксклюзивном рисунке, который займет левую треть ватманского листа.
Это будет рисунок-символ, решил я и взялся за простой карандаш (я всегда делал сначала набросок твердым карандашом)…
Где-то под утро работа была закончена. Я отошел на несколько шагов и любовно оглядел творение рук своих.
Под ночным, звездным, морозным небом уходило вдаль, рассекая равнину, прямое шоссе. С правой стороны от него виднелся голубой круг с вертикальной белой стрелой; под ним — верстовой колышек с цифрами 1, 9, 8 и 6.
Слева от шоссе следовали один за другим два голубых прямоугольника с белыми надписями «С Новым годом!» и «С Новым счастьем!» Символика картины была проста, как апельсин: шоссе — это, разумеется, жизненный путь каждого из нас, желательно прямой, без извилин, с хорошим покрытием, необходимой разметкой, без особо вредных ухаб и колдобин, и уж, конечно, без гаишников; мы приближаемся на нашем жизненном пути к отметке года 1986-го; дорожный указатель — это пожелание: вперед, ребята, к заманчивому и чудесному горизонту! Удачной научной карьеры, блестящих перспектив!
А уж надписи слева в толковании и вовсе не нуждались. Этим же днем я явился в Универ с готовым рисунком; а еще через день стенгазета висела на надлежащем месте полностью готовой, и пробегающие мимо студенты часто притормаживали, чтобы взглянуть на нее, и, готов побиться об заклад, в основном из-за моего рисунка (молва окрестила его «шоссе N86»).
Рисунок понравился без исключения всем. Разумеется, я угадал направление мыслей будущих выпускников: это и успехи в науке, и счастье в личной жизни, и налаженный быт… К тому же шел второй, кажется, год перестройки, на которую все мы возлагали большие, ну просто о-о-очень большие надежды…
Все оказалось не так. Совсем не так.
В ближайшие же годы страна под названием Советский Союз оказалась всосанной чудовищным торнадо. Что тогда происходило — не мне вам рассказывать, многие и так помнят.
Кто-то сумел приспособиться к изменившемуся миру, кто-то — нет. Судьба выпускников, которым я адресовал свои добрые пожелания, сложилась разнообразно. В науке остались десятки, а сколь-нибудь значительных успехов в ней добились считанные единицы.
Подавляющее большинство стало работать не по специальности. Многие и многие занялись бизнесом различной степени тяжести — от банального «челночества» до учреждения фирм и компаний. Кто-то преуспел в бизнесе, но многие потерпели фиаско.
Для иных желание жить богато вскоре сменилось мечтой просто выжить, и на что только не шли люди ради этого!.. Были такие, что занялись политикой. Некоторые ударились в религию. Многие уехали за границу, устроились там более или менее успешно. Но случались и трагические исходы, и немало.
Кое-кто из моих однокашников свел счеты с жизнью — петля, бритва, прыжок с высотки, уксусная эссенция… Другие ушли на карабахскую войну и либо сложили там головs, либо скончались позже от полученных ранений…
Третьи стали жертвами беспорядков в нашем славном городе, были убиты 20 января 90-го, во время штурма Баку войсками, и в последующие дни… Четвертых убили бандиты; бизнес — жестокая вещь…
Были и такие, что в результате подлого обмана остались без домов и без средств к существованию, и, окруженные безразличием или презрением, закончили дни свои на помойке, в компании с бродячими собаками…
Эй, ребята и девчонки, веселые, радостные, здоровые, румяные, я не этого вам желал!
Накажи меня Бог, если я хотел видеть вас болтающимися в петле, раздавленными танком, прошитыми вражескими пулями или собирающими пустые бутылки! Я, наивный и добрый, мечтал о том, чтобы наше рассеявшееся студенческое братство двигало вперед науку, влюблялось и женилось, рожало детишек; я не догадывался тогда, что там, наверху, уже решили устроить нам торнадо…
Впрочем, что это я? Торнадо — дело рук Божьих; а всевозможные каверзы запланировали и исполнили обычные людишки, с мятым и сопливым носовым платком в кармане… вот только властью они были облечены такой, что хватило на десятилетия бросить народы в огромную кофемолку и смолоть их в тонкий порошок.
Ни моим, ни вашим мнением при этом никто не поинтересовался, как не интересовались до этого, и вряд ли будут интересоваться впредь…
И вот прошло тридцать лет. Если бы мне пришлось и сегодня рисовать новогоднюю стенгазету, уже не для выпускников только, а для всех вас, мои дорогие друзья и читатели, что бы я изобразил? Я бы оставил равнину, шоссе и звездное небо (они, что ни говори, вечны).
Обновил бы цифры на верстовом колышке. Сохранил табло «С Новым годом!» и «С Новым счастьем!», и нет тут никакого лицемерия или лукавства, ибо мы, несмотря ни на что, искренне желаем себе в каждом новом году счастья, ну не может ведь мир быть совсем без счастья?! Так что мой старый рисунок остался бы, в принципе, без изменений… кроме одной-единственной детали. Дорожного указателя.
В голубой круг, там, где раньше красовалась белая прямая стрелка, я вписал бы жирный белый вопросительный знак.
И был при этом абсолютно честен.