С.АЛИЕВА
Сложно даже представить себе, что в наши дни, в век прогресса, современных технологий и прочих достижений человечества может иметь место быть торговля людьми, которая, казалось бы, должна была остаться в далеком прошлом.
Эксперты ООН пришли к выводу, что каждый год в рабство попадают около 700 тыс. человек, Госдепартамент США позже назвал схожую цифру — от 600 до 800 тыс. человек. Организация Human Rights Watch считает, что реальное число ежегодно продаваемых в рабство людей достигает 800-900 тысяч. По оценкам Центра безопасности человека (ныне действует при Университете Саймона Фрезэра в Ванкувере, Канада), ежегодно в рабство продается до 4 млн. человек.
К сожалению, проблема трафикинга затронула и Азербайджан. В Азербайджане около 90% людей, занимающихся торговлей людьми внутри страны и в соседние республики, — женщины.
Основные маршруты транспортировки живого товара из нашей страны пролегают в Турцию и Арабские Эмираты.
Так как же проходит реинтеграция жертв трафикинга в Азербайджане и что происходит с жертвами, которые были вызволены из неволи, но реинтеграцию так и не прошли? Об этом Echo.az поговорило с главой Правозащитного Центра Азербайджана (ПЦА) Эльдаром Зейналовым.
ИНТЕРВЬЮ
Не опасно ли для жертв трафикинга возвращение в общество, не могут ли их вновь похитить преступники, ведь им не выделяют спецохрану?
Давайте для начала разберемся, что же такое трафикинг в Азербайджане. Когда говорится о жертвах траффикинга людей, то обычно рисуют какую-то крупную банду, которая вопреки воле человека его похищает и чуть ли не в багажнике авто тайно вывозит за границу. Это звучит правдоподобно для Африки или Юго-Восточной Азии. Но в Азербайджане ситуация несколько иная.
Посмотрим, например, что скрывается под грозным именем «преступных группировок» у нас в республике. По словам министра внутренних дел Р.Усубова, таких групп разоблачили 8, общим число 17 человек. Простая арифметика показывает, что в каждую «группировку» входило по 2 человека. Этого не хватит, чтобы похитить кого-то, способного сопротивляться, удерживать его длительное время и вывезти через несколько границ. Иначе бы эти преступники были бы круче суперагентов спецслужб. Можно, конечно, предположить, что в тени следствия остались другие сообщники, например, помогающие с визами чиновники. Но это все равно будет не «Коза Ностра».
Секрет очень прост: жертвы сами хотят выехать за границу, добровольно едут вместе с преступниками туда, где рассчитывают хорошо заработать, причем понимая, что эта работа будет нелегальной. Не думаю, что кого-нибудь в здравом уме убедят душещипательные сказки о том, как девушка из провинции поехала в чужую страну, рассчитывая, что будет там швеей, а оказалась в борделе. А у себя на родине, в Баку почему такие же девушки тоже идут в проститутки, а не стараются шить, сажать огороды, растить кур и доить коров у себя дома?
Люди хотят заработать больше, это общая тенденция. Именно поэтому даже в голодные 1990-е на ярмарках труда в стране неизменно оставались невостребованными вакансии рабочих. Наш человек скорее будет голодать или «трудиться» в борделе, но не будет работать за гроши. Причем тут вина правительства минимальна, потому что проститутка всегда и везде получает больше обычной крестьянки или работницы, потому этот соблазн постоянен, и он скорее моральный, чем финансовый (никто же с голоду не умирает и на простую работу не идет?).
Просто специфика нелегального бизнеса такова, что его организаторы должны держать своих работников под строгим контролем. Для этого их вовлекают в разного рода преступную деятельность, например, контрабанду или оборот наркотиков, и дальше уже имеют возможность их шантажировать как сообщников. Именно поэтому так невелико число жертв, обращающихся за помощью к властям. Видимо, они не смогли вписаться в ритм, и другого выхода ситуация им не оставила.
А что делается для их реинтеграции в общество? Как жертв трафикинга возвращают в социум, и что происходит с правами тех жертв, которых не реинтегрировали? Достаточно ли в Азербайджане шелтеров для жертв трафикинга?
Снова обратимся к статистике, сообщенной МВД: за год установлено 142 факта преступлений, связанных с торговлей людьми, и был реинтегрирован 71 человек. Это всего 7,5 человек на каждый миллион, и впору говорить об «отдельных недостатках». Едва ли такое положение дел будет стимулировать к строительному буму шелтеров, куда помещают тех лиц, кто был официально признан жертвами траффикинга.
Если говорить о шелтерах, то какая-то похожая мера защиты нужна жертве уже с момента ее обращения в правоохранительные органы. Ведь те месяцы, которые идут суды по делу, жертва фактически не защищена от родственников и знакомых преступников, а то и от них самих (если их не взяли под стражу). Изобретать тут ничего не нужно. Есть закон «О государственной защите лиц, участвующих в уголовном процессе», принятый еще в 1998 г. Он включает в число охраняемых лиц тех, кто сообщил о преступлении или участвовал в его выявлении, предотвращении или раскрытии, или же является потерпевшим по делу, а также близких родственников этих лиц.
При этом статья 7 закона предусматривает 7 видов защиты, при использовании которых и шелтер уже не потребуется. Например, охрану защищаемого лица, его квартиры и имущества; выдачу защищаемому лицу специальных индивидуальных средств защиты, предупреждение его о существующей опасности; временное размещение защищаемого лица в безопасном месте; соблюдение секретности сведений о защищаемом лице; перевод защищаемого лица на другую работу, перемена места его работы или учебы, переселение его в другое место жительства; изменение документов защищаемого лица и его внешнего облика; проведение закрытого судебного заседания в случаях участия в нем защищаемого лица.
Как жертв трафикинга возвращают в социум и что происходит с правами тех жертв, которых не реинтегрировали? Можно ли выделить основные проблемы и нарушения прав, с которыми сталкиваются жертвы трафикинга, если им удалось вырваться на волю?
Самыми частыми проблемами является стигматизация, осуждение со стороны «здорового общества» (включая и близких родственников). Нередко у жертв траффикинга нет не только отдельного жилья, но и обычной профессии. Все это сильно осложняет существование, причем в самый сложный, переломный момент жизни. Если общество не протянет руку помощи, то возможен рецидив или суицид. О самоубийцах мы слышим часто, а вот о причинах, толкнувших на это, — почти никогда. Не удивлюсь, если значительная часть самоубийц будет из числа «не интегрированных».
Другой проблемой реинтеграции является нежелание самой жертвы радикально менять образ своей жизни. Например, выездная проститутка зарабатывала в неделю столько же, сколько крестьянка за месяц. Соответственно, она могла себе позволить что-то, о чем ее родители в селе только мечтают. Захочет ли она вернуться в село (предположим даже, что в другую местность и под другим именем) и гнуть спину на поле? Или присматривать за чужими детьми в Баку? Пойти учиться и получить профессию? Если нет, то никакая государственная программа реинтеграции не сможет ей помочь, и ее снова затянут прежние соблазны.