Л.МУСТАФАЕВ
Как-то автор этих строк на сайте Международной электронной библиотеки «Наследие Гейдара Алиева» наткнулся на информацию о том, что директор Института истории Национальной академии наук Азербайджана (НАНА), заслуженный деятель науки, академик Ягуб Махмудов в начале 90-х годов прошлого века побывал в Кяркиджахане, Ходжалы, Губадлы и Лачине.
Ученый упомянул об этом во время церемонии вручения ему ордена «Шохрат» тогдашним президентом страны, общенациональным лидером азербайджанского народа Гейдаром Алиевым.
Echo.az побеседовало с Ягуб муаллимом о мотивах посещения «горячих точек» того времени и многом другом.
— Ягуб муаллим, вы в ответном слове тогдашнему руководителю государства заявили, что пядь за пядью прошли фронтовые регионы, побывали в Кяркиджахане, Ходжалы, Губадлы, Лачине. В связи с этим у меня к вам ряд вопросов: чья была инициатива поездок в Карабах, и какова их цель? Какие-то последствия этого шага были для вас — не было критики, давления на вас? Кому и чем помогли ваши поездки, что вам больше всего запомнилось во время посещений?
— В то время я работал деканом исторического факультета нынешнего Бакинского государственного университета (БГУ), на этой должности я проработал около 20 лет. Центром движения за независимость страны был наш вуз, главным образом истфак БГУ. Наши преподаватели, а особенно студенты, очень активно участвовали в этом движении. Конечно, время было очень сложное, заполненное неимоверными трудностями, но интересное и потому запомнившееся на всю жизнь. В результате всех пертурбаций я подал в отставку с должности декана для того, чтобы спасти группу студентов от отчисления из вуза. В то время происходило много драматических событий…
— А поподробнее можно о тех студентах и вашей отставке?
— Суть дела в том, что на определенном этапе нашей борьбы нам стало известно о том, что в Ставрополье, на Северном Кавказе собирают офицеров в отставке, резервистов армянской национальности для отправки для наказания Азербайджана. Как декан я обеспечивал активное участие студентов в освободительной борьбе. Но перед январской бойней 1990 года я постарался, чтобы наши студенты не стали бессмысленными жертвами — мишенями для пуль со смещенным центром, о применении которых дал указание руководитель СССР Михаил Горбачев. Я очень старался ради этого, но, к сожалению, тогда были силы, не понимающие нас. Чтобы обезопасить жизнь ребят, за 3-4 дня до «Черного января» я, не испросив ничьего разрешения, как декан, провел заседание Ученого совета факультета и дал соответствующее указание.
За три дня мы провели экзамены, не обделив при этом студентов четверками и пятерками. Согласно правилам, экзаменационная сессия должна была закончиться 25 января. Таким образом, мы добились того, что студенты факультета уехали в свои города и веси, к своим родным, тем самым обезопасив свою жизнь и здоровье. Следует сказать, что истфак был самым передовым факультетом БГУ, и по традиции, заложенной Гейдаром Алиевым, республика ежегодно отправляла до 800 студентов, в том числе достойных студентов истфака, учиться в ведущие вузы СССР. Вернувшись после учебы, эти высококвалифицированные специалисты работали во многих госструктурах, активно участвуя в общественной жизни страны. Отправка лучших студентов истфака в города СССР для продолжения учебы, естественно, в то время была не по душе многим, и еще по причине нашей активности в народном движении возникла оппозиционность по отношению к истфаку. И раньше, до так называемой перестройки, я пережил немало неприятных страниц своей жизни, связанных с изданием атласа республики, картами, входящими в него, когда чуть ли не требовали нашего расстрела, проверки моей деятельности чередовались друг с другом…
Сложности в моей судьбе возобновились с началом работы деканом истфака. На что только ни пускались, чтобы убрать меня с этой должности и назначить туда своего человека! Вплоть до того, что организовали перед деканатом акцию коммунистов со своими членскими билетами в руках, демонстрирующих готовность сжечь их. Они требовали и меня пойти на такой же шаг, на что я отвечал, что уже есть соответствующие прецеденты, и они могут реализовать свое желание на площади Азадлыг. Но эти люди не отставали, тогда я им заявил, что, коли, они так категорично настроены, то завтра все вместе сожжем членские билеты КПСС. На другой день я созвал заседание партийного бюро истфака, на котором предложил этим людям сдать партбилеты. Я сложил их в один пакет, после чего бюро по моему совету приняло решение о самороспуске.
И это в то время, когда еще был жив СССР, функционировал комитет партии БГУ! Некоторые политизированные заведующие кафедрами тут же понеслись в ректорат, местком партии с этой ошеломляющей новостью с целью дать ход рассмотрению моего персонального дела. Собранные партбилеты я послал в комитет партии БГУ, второй секретарь которого, близкий мне человек, позвонил мне через несколько минут и спросил: «Ягуб муаллим, почему вы допустили такую ошибку, не посоветовались с нами?» Когда я осведомился у него насчет моей ошибки, то партиец сказал (смеется — ред.), что большинство из тех товарищей, которые требовали у меня уничтожения партбилетов, пришли и забрали свои билеты! Я не жалею об этом случае, но в результате я получил рассмотрение своего персонального дела, и еще хотели отчислить этих ребят из вуза. Единственным членом Ученого совета БГУ, состоящего из 85-86 человек, который проголосовал против отчисления студентов, был я.
Должен отметить, что из членов Ученого совета только Васим Мамедалиев выступил с предложением о том, чтобы передать данное дело на рассмотрение факультета: пусть обсудят и дадут свое предложение. Но слова Васима муаллима присутствующие подвергли остракизму. Я в своем выступлении отметил, что нельзя так поступать из-за убеждений людей. По меньшей мере, вопрос этих ребят должен обсуждаться на истфаке, мы должны знать, почему вы их отчисляете… Как бы там ни было, с решением об отчислении 4 студентов обратились к госсекретарю, им тогда, кажется, был Фазиль Мурадалиев. Он опротестовал это решение, отметив, что ваш декан мыслит шире вас, негоже выгонять студентов из-за их взглядов, поищите другую причину для этого. Эта борьба продлилась несколько дней, в газету «Комсомольская правда» были отправлены материалы о том, будто бы я повздорил с ректором…
Но я не позволил Москве вмешаться в это дело, ибо это междоусобица нашей интеллигенции, и ректор БГУ является известным ее представителем. Через 3-4 дня я подал в отставку с поста декана, но зато те студенты продолжили свое образование в БГУ. К слову сказать, наш вуз был переименован по моему предложению. Будучи деканом и председателем Ученого совета истфака, я созвал его заседание, на котором было принято решение о переименовании Краснознаменного Азербайджанского государственного университета им. С.М.Кирова в БГУ. Это решение, несмотря на сопротивление ректората, все же не осталось на бумаге. В то же время я не давал согласия, чтобы БГУ носил чье-то имя — в мире нет такой практики… После ухода с поста декана истфака я вообще ушел из БГУ. Общенациональный лидер Гейдар Алиев, бывший в курсе всех этих событий в БГУ, по достоинству оценил их.
В канун возникновения партии «Ени Азербайджан» (ПЕА), еще до создания инициативной группы интеллигенции под названием «доксан бирлер», я принял участие в работе юбилейного мероприятия, посвященного 25-летию Нахчыванского университета. Время было нелегкое, так, на летном поле Нахчыванского аэропорта были размешены бетонные плиты, видите ли, центральные власти хотели свергнуть Гейдара Алиева.
Тогда многих ученых заставили выступить против него, подписать соответствующие призывы, чтобы Гейдар Алиев не вмешивался в политику. Ни один такой документ я не подписал, наоборот, в газете «Сес» выступил с заявление в поддержку Гейдара Алиева, отметил, что не сомневаюсь в массовости ПЕА, коли эта партия пойдет по провозглашенному пути. Подал заявление о приеме в ПЕА, получил партийный билет под порядковым номером 112. Был избран членом политического совета ПЕА, выступал на съездах партии… Пережил много тяжелых дней, связанных, в том числе и с моей деятельностью в зоне боевых действий в Карабахе. Со своим студентами я пядь за пядью прошел селения Карабаха. Многократно бывал в новопостроенном поселке Ходжалы, помогал продовольственному обеспечению его жителей, встречался с ними. Неоднократно посещал Джамилли. 8-10 раз побывал в Мешели, не забуду бесстрашие его жителей — несмотря на армянский обстрел пушками с возвышенностей, сельчане не покидали родные места. Четырежды под пулями я был среди своих студентов в Кяркиджахане, в Лачине…
— Ягуб муаллим, ваши студенты воевали в Кяркиджахане, Лачине?
— Да, они активно участвовали в сражениях. Можно сказать, во время моего руководства большинство студентов истфака бывали на площади Азадлыг и в Карабахе. В Лачин мы полетели четырьмя вертолетами. Из-за тяжелой ситуации трое из них вернулись в Шушу. Я настоял на том, чтобы мы с представителем президента по Карабаху Алисаабом Оруджевым, Дилярой ханым Алиевой посетили лачинское селение Кехнекенд, ибо 14-летнего сына его руководителя армяне взяли в заложники. Так как это селение находилось в окружении армян, то, когда мы садились в центре деревни, его жители не знали, куда деться, ибо приняли наш вертолет за вражеский. Но увидев сошедших на землю своих, подошли поближе. Рядом со мною стоял высокий, здоровый сельчанин. Мы разговорились, я сказал, что мы прилетели, чтобы в тяжелую минуту быть опорой представителю исполнительной власти.
Мужчина, произносивший до того момента пламенные речи, упал к моим ногам, говоря: «Да буду я вашей жертвой, они взяли моего сына, в ответ я взял в заложники четверых армян. Нам было очень важно знать, что вы горою будете стоять за нами, почувствовать вашу поддержку». Я никогда не забуду эту картину… Об этом событии я говорил в актовом зале истфака, куда я также пригласил министра внутренних дел Магомеда Асадова, писателя Байрама Байрамова, заведующего отделом науки в ЦК КПА Рафика Алиева. Должен сказать, что в этом зале истфака мы чуть ли не ежедневно проводили собрания с тем, как без потерь и с честью выйти из создавшегося положения. Выступая, я сказал, что мы вернулись из Кехнекенда, перед министром поднял вопрос трудоустройства моих студентов, отслуживших в армии, в милицию с тем, чтобы они с оружием в руках охраняли те наши края. Эти ребята, как свои пять пальцев, знали лачинские и кяльбаджарские горы, им была бы по плечу охрана наших селений. Это были такие ребята, что дай им команду найти и доставить Петросяна, они бы его нашли и доставили.
Но мое предложение у некоторых вызвало усмешку, мол, это дело государства, нам не по силам и т.д. Но министр внутренних дел Магомед Асадов успокоил нас, сказав, чтобы мы не беспокоились, готовится соответствующая операция, результаты которой будут успешны. И действительно, на фронте была проведена операция под кодовым названием «Черное кольцо», и были достигнуты важные успехи… Во время этого заседания в актовом зале истфака я почувствовал некоторую настороженность гостей, связанную с тем, что мы населению Карабаха посылаем мясо, масло. Надо сказать, что во время посещений Ходжалы ко мне часто подходил один мужчина и запрашивал автомашину, ибо карета «скорой помощи», по его словам, не всегда приходит, или приходит поздно, а роженицам не прикажешь ждать. Я согласился с тем мужчиной и старался, чтобы ему выделили автотранспорт. Но потом мне объяснили, что этот человек запрашивает уже третью автомашину, то есть некоторые злоупотребляли нашим доверием и оказываемой помощью. Так, посылаемое нами масло делилось между несколькими людьми. И когда в актовом зале истфака мне предложили помочь карабахцам маслом, то я, шутя, сказал, что этот продукт способствует ожирению нескольких человек, а людям следует помочь оружием…
— Вы в ответном слове, когда Гейдар Алиев вручал вам орден «Шохрат», заявили, что при совершении попыток государственного переворота, опасности распада страны вы не сидели, сложа руки — обошли все уголки Азербайджана. Были в Загатале, Шеки, Гахе, Балакене, Лянкяране, Физули…
— Я вплоть до братского кровопролития в Наваи, когда запахло гражданской войной, близко участвовал в происходящих в стране процессах. По личному указанию Гейдара Алиева я в составе большой государственной делегации побывал в Балакене, где было объявлено о создании Джаробалакенской республики. Я был очень удивлен тем, что члены делегации не знали, с какой целью они едут в Балакен. Мое детство прошло в этом районе, его я знаю, как пять своих пальцев. Был уверен, что в силах противостоять любой сложной ситуации. Видимо, общенациональный лидер учел все это, и я вновь увидел Балакен, но в его небе летали чужие самолеты и вертолеты. Вижу, местные чему-то радуются, пляшут на площадях — «разогрели» некоторых местных этносов, мол, Джаробалакенская республика уже соединилась с Севером!
Наша группа зашла к главе исполнительной власти, молодому человеку по имени Шамиль. Однако он отказался нас принимать, говоря, что ожидает гостей с севера. Я был очень изумлен и главе района сказал: «вы назначены на эту должность указом президента Азербайджана. Как вы без его ведома и без его разрешения принимаете тут гостей с севера?». Я понервничал в перебранке с главой, меня успокоили, сказав, что «мы сюда приехали не воевать»… Не забуду всего этого, в 11 часов тревожно зазвонил телефон, нам сказали, что звонит президент страны, и мы покинули помещение. Посмотрите, с какой ювелирной точностью Гейдар Алиев контролировал ситуацию в республике!
В 11 часов того дня он знал, что судьба страны решается в той ее точке. Через полчаса мы вновь встретились с главой района. Однако он, как Фома неверующий, остался при своем мнении. Возомнив себя правителем, он сказал: «Мне и Гейдар Алиев звонил, но, не приняв гостей, не приму вас». Минут через 10 перед зданием исполнительной власти приземлился вертолет, из которого вышли коротко остриженные здоровенные парни, депутаты Госдумы России от Северного Кавказа — люди, сеющие смуту в Балакене… Я тогда прожил очень трудный день. Мы до конца дня в местности Учбулаг, что на берегу реки Катех, перед въездом в Балакен, говорили с приезжими с севера людьми: почему вы сеете вражду между людьми, которые на протяжении веков породнились друг с другом? К вечеру мы поехали в Загаталу, в котором у памятника шейху Шамилю митинговали около 40 тысяч человек. Я выступил на нем, мое выступление было тревожным, считаю те минуты самыми значительными в своей жизни. В речи главным образом указал на то, что в свое время судьбу этих гор и мест решал шейх Шамиль, с которым считался весь мир.
Сегодня же судьбу этих мест, Кавказа решает такой гениальный политик, как Гейдар Алиев. Почему же вы митингуете, не посоветовавшись с ним? Не приличествует горцам, которые породнились с азербайджанцами, бить их в спину кинжалом в тот момент, когда армяне напали на нас. Эти мои слова очень подействовали на местный джамаат, моих знакомых. На площади возникла сумятица, стоявшие рядом люди сказали мне: «Вы испортили все наши дела». Я ответил, чтобы они не торопились с выводом. Так и есть, местные люди стали давать по шее приезжим с севера, выгнав их с площади. Таким образом, митинг сошел на нет. Одной из претензий местного населения было то, что в Азербайджане не оказывается должная почесть Умма хану — мужественному герою этих краев.
После митинга я сказал, что Умма хан (Омар хан) является героем азербайджанского народа, он сражался с гяурами против русских захватчиков, неоднократно брал Тифлис. Как историк, я знаю, что этот герой гор, породнившийся с азербайджанскими ханами, погребен недалеко, и потому предложил посетить его могилу и прочесть молитву за упокой души Умма хана, который бился за территориальную целостность Азербайджана. Однако в истории Азербайджана Умма хан не представлен на должном, достаточном уровне. Когда мы возвращались с могилы этого героя, я предложил посетить могилы шехидов за Карабах и отдать почести усопшим. Но некоторые из присутствующих не поехали с нами, однако пригласили меня на банкет. В таком случае я отказался пойти на банкет…
После тех событий я участвовал в визите Гейдара Алиева в Иран. Но в первые дни возвращения к власти Гейдара Алиева шли переговоры с Суретом Гусейновым, отряды которого окружили Баку. При возвращении из очередной поездки в Загатало-Балаканскую зону я в поселке Мушфиг увидел, что суретовцы там роют траншеи, стоят лафеты и т.д. — домой вернулся в испорченном настроении. Утром к нам поступила информация о необходимости воспрепятствовать и остановить братоубийственное кровопролитие в Навои. Мы, человек 40 представителей интеллигенции, на большом автобусе отправились в Навои. Видя по обе стороны дороги «пушечное мясо» — разодетую нашу молодежь, которая, побросав оружие в кусты, купалась, до конца пути был в раздумьях о будущем этих сыновей родины. Откинулся и на подходе к Наваи вижу, что в автобусе мы остались втроем. Видимо, все мелкими группами сошли в пути…
— Ягуб муаллим, это был обычный автобусный рейс?
— Нет, это был специально выделенный для нашей группы интеллигенции большой автобус. Среди недоехавших до Навои были знатные люди, многие из них сейчас занимают важные государственные посты, многие неоднократно стали лауреатами государственных премий и т.д. Не буду называть сошедших до последней остановки дороги, оглашу имена оставшихся в автобусе смельчаков: покойный ныне Мамедхан Расулов, декан юридического факультета БГУ, с которым мы разрешили не одно такое трудное дело, и ныне здравствующий профессор БГУ Абузер Халафов. Сошли в Навои, где увидели обросших солдат, среди которых были и пьяные…
— И не было страшно?
— Они вопрошали нам: «Почему идете вести переговоры с нашими врагами? От вас мы такого не ожидали…». Мы им говорили, что на той стороне такие же азербайджанцы, как и вы, по которым нельзя стрелять, с ними следует переговорить. Солдаты поставили условие о включении в переговорную делегацию своего человека — одного бородача. Однако из-за него с той стороны противостояния могли бы по нам открыть огонь — я до сих пор отношусь к тому предложению с бородачом с подозрением. Вижу среди солдат одного мужчину с сединой на висках, на вид — интеллигент. Спросил у солдат: он из ваших? Получив утвердительный ответ, сказал, чтобы он сел в наш автобус. Оказалось, что это ныне покойный Агамалы Садиг.
Таким образом, автобус с четырьмя пассажирами пропустили на ту сторону противостояния — к суретовцам. Это было на следующий день после первого братского кровопролития. Командиры батальонов отрядов Сурета Гусейнова были в сборе, вижу развернутое полевое вооружение между деревьями. Суретовцы отказались от сигарет и других наших гостинцев и поставили условие обоюдной клятвы на принесенном им Коране. Мы все поклялись на Книге Аллаха говорить только правду. Иншаллах, будет возможность, напишу подробные мемуары…
Нас спросили про цель нашего приезда. Я сказал, что мы приехали для выяснения причины братоубийства и оголения фронта. Они ответили, что «мы произведем смену власти, Абульфаз Эльчибей должен подать в отставку, поставим на его место своего, после чего вернем земли, «одолженные» нами армянам». Но ясно, что враг просто так не вернет земли, взятые в результате оголения фронта — их можно будет вернуть только ценою немалой крови. Потом суретовцы сказали, что они вернутся обратно, есть соответствующее распоряжение, и спросили: «Почему вчера стреляли в нас? Мы не виноваты в инциденте, не воюем без команды, но с той стороны убили нашего дежурившего танкиста». Принесли и поставили перед нами его шлем, в котором находилась часть головы танкиста — картина не для слабонервных.
Я спросил — у вас какие еще имеются доказательства виновности правительственной стороны? В ответ суретовцы привели 3-4 худых молодых парней. На мой вопрос об их причастности к событиям суретовцы приказали им самим высказаться по этому поводу. По словам этих парней, их поймали около площади «Азнефть» и рекрутировали в армию. Вечером, когда началась стрельба, их разбудили, всего таких рекрутированных было человек 15-20. Их поставили в один ряд, а за ними, прикрываясь ими как щитом, выстроился отряд, переброшенный сюда из Ордубада. Когда отряд пошел в атаку, рекрутированные разбежались кто куда, а этих троих несчастных парней суретовцы взяли в плен… Должен сказать, что среди этой массы людей мое внимание привлекли две ханым в военной экипировке, с пулеметными лентами на груди.
А вокруг них одни мужики, потому я на азербайджанском языке спросил у этих девушек: «Что вы тут делаете?» Но они ответили на русском языке: «А мы не азербайджанцы». На мое «и кто же вы» получил ответ «мы приехали из Чечни». Так ведь у вас идет война, почему оставив ее, вы приехали сражаться в Азербайджан, — удивился я. Они объяснили, что по их законам, женщины вправе взяться за оружие лишь после гибели последнего мужчины. Меня очень тронули слова чеченок «мы приехали помочь своим братьям»… Мы до конца дня остались там, этот день также входит в когорту трудных в моей судьбе. Вернулся домой в разбитом виде, тяжкие думы не отпускали меня и внутри родных стен. Жена спросила: «Что с тобой, у тебя с головой все в порядке?» Я ответил, что Азербайджан находится в трудном положении.
Не находил себе места от тяжеловесных дум: если со стороны Баладжар суретовцы войдут в Баку, то в городе активизируются провокационно-диверсионные группы. Ломал голову над поиском выхода из ситуации, как вижу, что Гейдар Алиев выступает по телевизору. Он говорил про свои переговоры с Суретом Гусейновым. «Он молодой парень, говорит, что хочет помочь нам. Пожалуйста, пускай помогает. Пусть станет премьер-министром», — услышав эти слова Гейдара Алиева я очень обрадовался, начал рукоплескать и отплясывать посреди комнаты. Жена поставила диагноз: «Видимо, ты окончательно рехнулся».
Я сказал, что, нет, уже разрешилась судьба Азербайджана — сделав Сурета Гусейнова премьер- министром, Гейдар Алиев положил конец вооруженному противостоянию внутри страны… Гейдара Алиева я знаю со студенческих лет, я всегда следил за его деятельностью, и все его шаги работали, были рассчитаны на независимость Азербайджана и его народа. Вы только подумайте, и об этом я везде говорю: в такой сложнейшей ситуации, когда у нас не было обученных вооруженных сил, денежных средств в банках, люди питались жмыхом, Гейдар Алиев гением своей мысли поставил заслон гражданской войне в стране. Потом была его поездка в Гянджу, где Гейдар Алиев говорил с людьми, он внес ясность в проблему, затем провел операцию в Горадизе, освободив свыше 50 наших селений, заставив армян пойти на прекращение огня на фронте. Таким образом, страна получила передышку, шанс для превращения в нынешний сильный Азербайджан…
— Те чеченки в отряде Сурета Гусейнова сражались с армянами?
— Конечно же. На карабахском фронте несколько дней сражался и Шамиль Басаев. Но, столкнувшись с нелицеприятными вещами — тайными переговорами сторон и т.д., ушел, заявив, что «вы не воюете, многие на вашем фронте занимаются торговлей».
— Как и моджахеды из Афганистана, которые сражались на нашей стороне…
— Да, я с ними встречался в Физули, Яглывенде. Моджахедам не было знакомо чувство страха. Они в бой вступали играючи, стреляя на ходу в воздух. Помощь добровольцев с Северного Кавказа в Карабахе вписана в историю нашего братства. Тогда я вспомнил имама Нажмуддина Гоцинского, который со своим отрядом дошел до Баладжар, придя на помощь к своим братьям-мусульманам, когда их уничтожали армяне. С братской солидарностью мусульман Кавказа я столкнулся и в Чанаккале в 2015 году, когда после соответствующей международной конференции я бродил по кладбищу шехидов, павших в этом великом сражении между нечестием и истиной. Немало азербайджанцев пало в том сражении, и они, там же, как и подобает шехидам, погребены. Около памятника Ататюрку меня окружила группа людей из Дагестана. Эти люди сказали мне, что знают меня, и чтобы я не тревожился, придет время, и мы вместе освободим Карабах. Мусульмане Кавказа в трудные времена всегда объединялись, ибо у них одни и те же враги.
— Вы многократно под пулями бывали в Карабахе, а также в регионах, где наблюдались сепаратистские тенденции. И не было боязно?
— Чувство страха не прописано в моей судьбе, биографии. Как и другие, считаю, что нас создал Аллах, Он и заберет к себе, когда придет время, в нужной Ему форме, одолженные нам на время наши души. Потому целью моего бытия не является защита моей жизни, это, во-первых. Во-вторых, мой отец сражался против армян, затем был одним из руководителей шекинского восстания 1930 года. Отец был приговорен к расстрелу, и до 1956 года наша семья проживала в лесах. На наших глазах отец собирал мазанку-плетенку из тонких ветвей фундука или даже хвороста, обмазывал ее глиной, в котором мы жили 3-4 дня. Потом отец сжигал ее, мы уходили оттуда подальше, на новом месте он собирал новую хижину. Как только спрашивали у матери про причину сжигания отцом наших лачуг, то сразу получали от нее оплеуху и совет не вмешиваться не в свои дела.
— И по какой же причине ваш отец сжигал эти мазанки-плетенки?
— Отец опасался, что его найдут, и, сжигая плетенки, заметал следы. Скажем, собирал мазанку в лесу около селения Байдарлы, что в Гахском районе, через три-четыре дня уходили оттуда на такой же срок к селению Газма, потом к Онджалы, Фыстыглы, где, кстати, скончалась моя сестра. Иногда отец хижины не обмазывал глиной, с места трогались, как только нас замечал один-два местных жителя. Вот таким образом мы дошли до селения Сарыбулаг Балакенского района, где я пошел в школу. Отцу там пришлось продемонстрировать одно из своих последних дерзостей. Мне в милиции сказали, что знают, кто я таков, и потому велели принести свидетельство о рождении из Шекинского района, ибо мне предстояла учеба в университете. Когда я об этом сказал отцу, он, засмеявшись, сказал: «Сын, не всем же учиться. Присмотришь за скотом, они это затеяли, чтобы меня схватить…».
Я сник, ведь отец раньше всегда говорил, что я должен окончить университет и т.д. Через несколько дней отец вернулся к этой теме, спросил, кто затребовал с меня справку. Мы вдвоем пришли в райцентр. Загодя скажу, что отец уже был в годах, тем не менее, мне несколько раз пришлось видеть его в подобной ситуации, бывало, в тяжелые моменты ему удавалось одержать верх над 20 людьми, но мы не знали, где и как он хранит свое оружие. Мы пришли в Балакенский районный отдел милиции, отец уточнил у меня, сюда ли я приходил, здесь ли потребовали с меня документ. Спросив про искомую комнату, сказал, чтобы я открыл ее двери и посмотрел на сидящего там работника милиции. После моего утвердительного ответа отец попросил меня еще раз, как следует, разглядеть того милиционера, это тот ли самый, требовавший дркумент. Я ответил, что это тот самый человек.
Отец спросил, есть ли в комнате еще кто-то6 кроме него? Там был еще один человек, но как только он вышел оттуда, отец попросил меня еще раз посмотреть, уточнить моего недоброжелателя. Я вновь заглянул в комнату, в ту же секунду отец втолкнул меня в нее, быстро зашел вслед и захлопнул дверь. Пока опомнился, отец вытащил откуда-то полуметровый кинжал и приставил его к горлу работника райотдела. Отец, выражаясь, ругая его последними словами, представился ему: «Я такой-то человек, и армян я переселил, совершил то-то и другие дела. Что ты хочешь сказать?»
Милиционер, не зная, как поступить, пытался было потянуться к кобуре, но отец накричал на него: «И не пытайся, а то разорву тебя на мелкие кусочки». Работник райотдела захотел, чтобы я вышел из комнаты, но отец воспротивился этому. В конце концов милицейский сказав, что имеет ко мне дело, направился было к своему сейфу: «Сейчас заполню метрику для него». Однако отец не давал ему свободу действий, потому милицейский вытащил из сейфа стопку бланков, поставив их передо мной, сказал: «Сын, сам, своим почерком заполни для себя метрику. Но у меня просьба к тебе — нигде не рассказывай про этот случай»… К сказанному работник райотдела добавил слова наставления: «Будь в этом сложном мире таким же мужиком, как твой отец».
— Эти слова произнес милиционер?
— Да, это он сказал. Услышав их, отец спрятал свой кинжал. Он всю жизнь с трогательным голосом читал Коран, умер в 1976 году, похоронен на древнем кладбище в Балакене. А ту собственноручно заполненную метрику я сохранил до сих пор… Потом были годы учебы в БГУ, лишь после окончания того тяжелого исторического периода репрессий, в 1956 году я объявил о своем истинном месте рождения — Шеки. Когда рассматривался вопрос моего выдвижения в кандидаты в депутаты Милли меджлиса, пару раз мне предложили выдвинуться из Балакена. Но я изъявил желание баллотироваться из города Шеки. Об этом доложили Гейдару Алиеву, я ему очень благодарен, сказавшему: «Пускай выдвигается, откуда желает».
Тем не менее, мне настойчиво предлагали балакенский избирательный округ, ибо ситуация в этом регионе была не самая лучшая. В свою очередь, я повторно отказался, настаивая на Шеки. Если этот вариант невозможен, то не буду вообще баллотироваться — работа у меня итак тяжелая, тогда я руководил истфаком БГУ. Наконец, Гейдар Алиев учел мое пожелание, но должен сказать, что это нелегкое дело — возражать ему. Однако он меня понял, и я был избран от Шекинского района. Гейдар Алиев был знаком с моей биографией, и во время посещения Шеки в 2002 году, увидев меня, шутя, сказал: «И ты здесь…». В смысле, «ты уже стал полноправным шекинцем»…
— Наверняка, вы единственный на свете человек, который собственноручно заполнил свое свидетельство о рождении. Заполнение этого документа, обычно выдаваемого родителям младенца, является делом ответственным, важно не допустить помарок, ошибок, чтобы не испортить государственный бланк строгой отчетности. Тем более в такой чрезвычайной ситуации, когда ваш отец готов вонзить кинжал в милиционера, уполномоченного для заполнения и выдачи этих самых документов…
— Ошибок при его заполнении я не допустил, ибо очень хорошо учился в средней школе. От нашего селения Сарыбулаг до Машинно-тракторной станции, где работал мой брат, и из библиотеки, где я брал книги для чтения, было 8-9 км пути. В 7-8 классах я брал оттуда книги, которые, прочитав, по строгим правилам того времени, возвращал через 3-4 дня. Если не вернешь вовремя, тебе больше не выдавали книги. Еще с тех лет я интересовался литературой и моей мечтой было поступление в истфак БГУ. Но среднюю школу мне не удалось закончить с золотой медалью. У нас была учительница Роза Арутюнова, которая отказалась ставить мне «пятерки» — мне с трудом давались задачи по тригонометрии и геометрии. Таким образом, в моем аттестате были две «четверки». Хорошо проучился я и в БГУ — но уже без единой «четверки».
— А с кем из ученых вы отправлялись в Карабах?
— Больше всего я ездил с Мамедханом Расуловым, мы с ним в таких делах тесно сотрудничали. После Черного января была создана комиссия для ее оценки, и я с выдающимся человеком — деканом юридического факультета Мамедом Халафовым, подготовили одну большую справку, для чего провели беседы с гражданами. В БГУ было немало таких ценных людей, но истфак вуза был флагманом народного движения, наши на фронтовой зоне были очень активны.
— А каким образом судьба забросила вас в Лянкяран?
— В Лянкяране я бывал много раз, проводил там научные конференции, не жалел сил и отваги в деле защиты линии Гейдара Алиева. Как директор Института истории, проводил в горах Лерика заседание его Ученого совета. К перечисленным ранее населенным пунктам Балакенской зоны, Карабаха — Кяркиджахану, Ходжалы, Губадлы, Лачыну, Кехнекенду, Физули, Яглывенду, могу добавить Шушу, карабахские селения Джамилли, Мешели, Зод, Чижимли, где я также побывал. Везде встречался с командирами бригад, в 1994 году в Горадизе, кстати, правильнее будет его называть «Гара дюз», во время последней операции на протяжении 7-8 часов не удавалось взять один вражеский блиндаж.
После взятия я его осмотрел, и убедился в высокой подготовке армян к оккупации Азербайджана, увидел и двух взятых в плен вражеских офицеров. По много раз я на позициях строил своих ребят в строй, проводил с ними работу, вдохновлял молодежь и у нас получались интересные беседы. Ребята задавали мне вопросы, говорили, чтобы я не беспокоился на их счет, ибо они пришли умереть за Родину. Эти ее защитники просили меня содействия в приведении к власти в Баку Гейдара Алиева. Не забуду слова ребят о том, почему же среди них нет сыновей министров, богачей — я иногда попадал в такие безвыходные ситуации.
В таких случаях я говорил, что вы являетесь истинными сыновьями Родины, а она всегда принадлежит простому народу, которому больше не на кого и не на что опереться. Сталкивался с тяжелейшими ситуациями, так, во встрече во время дождя видел, как один парень обут в туфли без подошвы, так он и ходил в холодную погоду по грязи. Ребятам приходилось защищать свою Родину в таких условиях, потому расплатившиеся своей жизнью являются героями Азербайджана. Бывая в регионах, я посещаю кладбище шехидов — в Джаро-балакенской зоне, Шеки, Губе, Гусаре — сколько же пришлось нам пожертвовать во имя независимости страны! Во время посещений этих погост я нахожу душевное спокойствие — в каждом уголке Азербайджана полно сыновей, любящих его…
— Вы и через столько лет прекрасно помните название деревушек, где вам пришлось побывать…
— Сказанное мною — пережитые мною мгновения моей жизни. Пережитое за длительное время, и с неимоверными трудностями, я пересказываю вам за 5-10 минут. Я не люблю ворошить прошлое, но в моей жизни было много всего — период работы в редакции Энциклопедии Азербайджана, присвоение мне ученой степени доктора наук в БГУ после моей защиты кандидатской диссертации, мое изгнание из вуза. На протяжении десяти лет обращались ко мне, чтобы я вернулся в БГУ, но я упорно отказывался. Вернулся только ради Мелика Оруджева — моего декана.
Хотя я был специалистом в области истории древнего мира и средних веков, но меня выбрали специалистом по советскому периоду — получил от недругов еще один удар. До сих пор приходится продолжать борьбу, получаю удар за ударом, в том числе в спину. Труды института, например, книги «История Иреванского ханства» и «Реальная история и миф о Великой Армении», изданы на многих языках мира. Отдельные мои оппоненты внутри страны не хотят видеть этих успехов нашего института, но упорно ищут хоть какой-то огрех в нашей деятельности. Гложет мысль: когда же мы до последнего гражданина станем высоко патриотичными? Продолжаю получать удары, чем и горжусь, ибо это означает одно: я на истинном пути, и мною верно выбрана цель. Если это кого-то беспокоит, то это их проблема…
— Чуть подробнее не расскажете о своем отце?
— Отец, которого в народе прозвали «Гара Микаилом», в 1918-1920 гг. боролся с армянскими националистами, он был одним из руководителей отряда смельчаков нашего родового селения Гейнюк. Армяне в шекинском селении Себетли с помощью Шаумяна создали свой штаб — укрепленный район для дальнейшей экспансии в отношении города Шеки. Нуру паша, командовавший Кавказской исламской армией Османского халифата, дал поручение отцу, когда тот поехал в Гянджу к нему вместе со своими четырьмя соратниками, чтобы он, не мешкая, вернулся в Шеки. Себетли был взят отрядами отца, гяуры оттуда были изгнаны. Замечу, что Нуру паша устроил смотр этой смелой «пятерке», поблагодарив его перед солдатами халифата: «вот так защищают Родину» Нуру паша потом спросил у «пятерки»: «Поможете ли нам?». Ответ шекинцев был утвердительным, и отец со своим отрядом дошел до Баладжери…
Но, несмотря на те наши уговоры, отец счел нужным покинуть сей бренный мир именно на балакенской земле и быть погребенным там. «Согласие на ваши доводы было бы предательством с моей стороны в отношении местных людей, которые не предали меня», — таков был железный аргумент отца. Потому в беседах с балакенцами я говорю им, что у меня должок к ним — мои родители покоятся на вашей земле. Там же похоронены мои братья, потому балакенцев, впрочем, как загатальцев и гахцев, не предавших нашу семью, я очень люблю. Не имею право забывать достойных жителей селений нижней части Гахского района — зоны Махмуд Кашкар: Онджалы, Газма, Фыстыклы, Шюдюрли, Байдарлы…
Я очень благодарен Гейдару Алиеву, что смог баллотироваться в депутаты от Шеки, и каждый раз, когда я приезжаю туда, то вновь погружаюсь в свою историю. Горжусь, что будет отмечено 1700-летие Шеки, город выбран центром культуры тюркского мира. В связи с этим в городе проводятся большие работы, поспело и распоряжение президента Ильхама Алиева от 19 января 2016 года о сохранении исторической части Шеки. Готовятся соответствующие мероприятия, к которым подключусь и я. Восстановление исторических городов страны руководитель государства начал с Шеки. Верхняя часть города должна быть заново отреставрирована, Ханский дворец уже зарегистрирован в ЮНЕСКО. Идут работы по внесению города в целом в реестр исторического наследия ЮНЕСКО. Развитие страны нашло свое отражение в изменившемся облике Шекинского района, что является итогом 7 визитов президента Ильхама Алиева в регион, и соответствующих 11 президентских распоряжений по нему. Были построены, восстановлены здания театров, возведены мосты. Президент уделяет должное внимание, держит под контролем этот край героев, древний очаг жизни страны…