А.ХАКИМОВ
В фантастической повести Tertiumnondatur (Джава), вышедшей ровно десять лет назад, я попытался заглянуть в будущее Азербайджана лет эдак на 50-60 и представить себе, как будет выглядеть наша страна и город Баку в обозримом грядущем.
Писатели-фантасты делятся, в общем-то, на две категории. Первые — назовем их условно «утопистами» — мыслят позитивно и описывают будущее своей страны в самых светлых тонах. Таких «предсказателей» читают неохотно и забывают почти сразу же после прочтения.
Вторые (условно назовем их «антиутопистами») описывают будущее родной страны, не жалея самых черных красок; в силу своей природной испорченности люди читают такие книги запоем, запоминают их надолго и обсуждают их довольно длительное время. Что поделаешь — силен Враг Добра в человеке, и ад кажется всегда интересней рая, а деготь — слаще меда…
Я не принадлежу ни к утопистам, ни к антиутопистам, по мировоззрению своему — оптимист и позитивист, но Баку будущего попытался описать как реальный город, полный неоспоримых достоинств, и в то же время не лишенный определенных недостатков.
Напомню, что главный герой повести Tertiumnondatur (Джава) — отставной азербайджанский астронавт Джаваншир Халилов, некогда принимавший участие в полете национального экипажа к Ганимеду, спутнику Юпитера. Читатель видит Баку будущего как бы его глазами. Однако было бы несправедливо ограничиться описанием одного лишь Баку 2060-го года, поэтом я ввел в повесть описание Гобустана. Попытался представить себе, как будет выглядеть этот своеобразный музей под открытым небом через полвека. Разумеется, учитывая историческую ценность Гобустана, его территория будет поддерживаться в первозданном виде.
Впрочем, ничто не продемонстрирует авторское видение темы лучше, нежели авторский текст. Поэтому я возьму на себя смелость привести здесь отрывок из второй главы повести — то место, где Джаваншир, поддавшись внутреннему порыву, решает посетить Гобустан (столь детальное его описание мною сделано в расчете на то, что повесть будут читать и за пределами Азербайджана):
«…Красное солнце медленно сползало к горизонту, и нетерпеливая луна уже висела в небе бледным ломтиком… Вот уже полтора часа Джава находился здесь, в историко- художественном заповеднике под открытым небом; вначале ходил в компании галдящих туристов-итальянцев, а потом, вежливо отказавшись от услуг гида, решил побродить один. К чему гид? Джава бывал здесь много раз, и все тут было ему хорошо знакомо — и места стоянок первобытных людей среди скал, и развалины древних крепостей и жилищ, и курганы- захоронения, и затопленный наступающим морем поселок, и руины старой не то тюрьмы, не то колонии… И в белом шаровидном здании музея отставной пилот бывал не раз, смотрел на орудия труда и охоты древних людей, на всякие глиняные сосуды, украшения, костяные гарпуны для охоты на рыб, зернотерки…
Но его всегда тянуло к наскальным рисункам-петроглифам, этой своеобразной картинной галерее каменного века. Сердцем заповедника были три горы, возвышающиеся неподалеку от морского побережья. В каменном веке их вершины служили ловушками во время горной охоты, в бронзовом веке вершины стали крепостями. Тринадцать тысяч лет назад тут уже обитали люди, разбивали стоянки среди скал; мужчины занимались охотой, женщины собирали съедобные растения и коренья; а позже люди научились рыбачить и строить лодки (море-то рядом, вот оно…). Люди жили, охотились, любили, рожали детей, умирали… радовались и горевали…
А в свободные часы украшали камни предгорья рисунками. Джава бродил неспешно, будто впервые видел всю эту наскальную живопись. На самом деле, конечно, это было не так; но для него каждый раз был как первый, ему никогда не надоедало смотреть на изображения. Фигурки, фигурки… Мужчины-охотники с луками и стрелами; женщины с гипертрофированными грудями и бедрами, символизирующие продолжение рода; пасущиеся и дерущиеся первобытные быки и туры; пожирающий козу лев; погоня собак за кабаном; табуны лошадей и бегущие олени; антилопы, барсы, свиньи, лисицы… Охотники, несущие добычу, сцены приручения животных; а вот фигурки, выстроившиеся в ряд, исполняют «Яллы», ритуальный танец первобытных охотников, танец, впоследствии ставший народным. Лодки с сидящими в них людьми, простые лодки и лодки под парусом, и даже «солнечные ладьи», несущие на носу своем стилизованное изображение Солнца…
И не только хозяева этих земель приложили руки к этим камням — имелась в заповеднике, к примеру, и надпись, сделанная римскими легионерами в конце первого века нашей эры. Ишь, куда забрались… Ну да шут с ними, с римлянами. Джава остановился перед каменной плитой с изображением лодки и сидящих в ней человечков. Он присел на плоский камень, за день нагретый солнцем. Ощутимо припекало через брюки, но терпеть было можно. Когда-то администрация заповедника понаставила тут повсюду удобные деревянные скамейки для туристов, но они настолько не вписывались в величественный первобытный пейзаж, что их пришлось срочно убрать. И совершенно правильно. Солнце то ли заходило, то ли уже зашло — отсюда было не видать, скалистые холмы заслоняли. Вокруг царило глубокое спокойствие, в поле зрения не было ни души. И — никаких звуков, порождаемых цивилизацией, словно и не было вовсе окружающего мира с его людьми, мира, напичканного техникой, словно и не располагался к востоку отсюда шумный, бурлящий мегаполис.
Стояла непривычная, неестественная тишина. Доисторическая. Лишь пролетал изредка легкий ветерок, да шелестела жесткая выгоревшая трава. На камень у ног Джавы взобралась небольшая сероватая ящерка, повернула головку, мигнула глазом-бусинкой. Отставной пилот пошевелил ботинком — ящерка мгновенно юркнула куда-то в щель. Джава смежил веки и вообразил себя первобытным охотником, насытившимся после удачной охоты и отдыхающим звероловом, душа которого настойчиво просит чего-то еще, чего-то неясного, выходящего за рамки повседневных забот и привычных представлений, чего-то еще, кроме еды, сна и близости с женщиной…
И вот он берет примитивное каменное зубило и примитивный каменный молоток и высекает на скале бегущую антилопу с крутыми рогами… и грозного быка… и своих друзей-соплеменников… А потом тщательно закрашивает выбитые линии охрой… Зачем он все это делает? Для кого? Чтобы заклясть животных, наколдовать добрую охоту? Или из необъяснимого желания запечатлеть картины окружающего мира? Или вообще с целью стать творцом чего-то пусть даже выбитых на камне зверей и людей? Непонятно… но он делает это. Пройдут сотни и тысячи лет, большинство рисунков выветрится, смоется ливнями, отколется; но какая-то часть изображений все же сохранится, чтобы отдаленные потомки могли смотреть на них и думать о своих предках.
О своих корнях… Кажется, Джаве удалось войти в образ, но тут, как это часто бывает, его прервали. Над скалистым предгорьем разнесся звонкий и чистый голос, усиленный электроникой, нараспев произносящий фразы на арабском языке. Каждая фраза повторялась дважды и отдавалась многократным эхом. Это с минарета ближайшей мечети муэдзин пел азан, призывая правоверных встать на вечернюю молитву. Джава открыл глаза. Что-то привлекло его внимание, что-то мелькнувшее вверху; он поднял голову. Высоко в темнеющем небе медленно проплывал гигантский белый бумеранг — межконтинентальный стратосферный лайнер. Отставной пилот негромко рассмеялся. Мечтатель! Нет, от настоящего никуда не денешься. Не выйдет.
Все же ему было немного жаль, что его вернули к реальности. Он встал с камня. Скала с изображением лодки была прямо перед ним. Надо же, подумал Джава. Как-то раз, одним прекрасным днем эпохи мезолита… или, скорее всего, неолита… людям наскучило ходить только по земле и они построили первую лодку… Кто именно до этого додумался, как это произошло — сейчас уже не помнит никто, но это случилось. Выдолбили из древесного ствола лодку, спустили ее на воду — и поплыли… Конечно, сначала от берега особо не отдалялись. А какое-то время спустя другая светлая лохматая голова додумалась натянуть над лодкой первый парус из выдубленных звериных кож, и люди стали выходить в открытое море… Не страшно ли было им там? Наверное, страшно. Ведь зыбкая вода — не земная твердь. Волны, ветры, шторма, мели… и морские глубины наверняка казались полными всяких страшных чудовищ Но люди плыли.
Наверное, у них замирало сердце, и мучил страх, и поедал ужас, но любопытство пересиливало, и люди плыли и плыли, на то они и люди. Направив нос ладьи на Солнце.. А потом те, кто вернулся, выбивали на скалах изображения первых лодок и первых моряков. С радостью, с гордостью… А спустя десять тысяч лет потомки этих храбрых мореходов оттолкнулись от планеты Земля и пустились в плавание по космическому океану. И не на утлых лодках — на громадных мощных кораблях, в сопровождении умных механических слуг, приставая, как к островам, к Луне, к Марсу, к Венере, к астероидам… И им тоже бывает страшно. И далеко не все возвращаются назад. Но любопытство пересиливает. И люди летают в Космос. И будут летать. Сначала в пределах Солнечной Системы, потом выйдут и за пределы ее, направятся к иным галактикам, на еще более мощных кораблях.
Человек есть человек. И любопытство всегда будет перебарывать страх. Но кто знает, какие опасности подстерегают Человека в космических морях и океанах? Сколько людей безвестно канет в межпланетном и межзвездном пространствах, и скольких привезут обратно в прозрачных запаянных контейнерах, чтобы зарыть в родную планету? Но Человек будет летать. Потому что есть в нем нечто такое, что десять тысяч лет назад заставило выдолбить лодку из дерева и оттолкнуться от берега…» (конец цитаты).
А вот еще: «Спускаясь по склону, Джава вдруг услышал в отдалении шум многих голосов, взрывы веселого смеха. Студенты, понял Джава. Добровольцы из числа студентов круглый год, сменяя друг друга, жили небольшой общиной у границы заповедника. Они вели образ жизни, во многом сходный с первобытным — ходили в шкурах, мастерили примитивные орудия охоты и труда, ловили рыбу, плясали у костров, устраивали соревнования по бегу, плаванию и стрельбе из самодельных луков по мишеням — одним словом, служили своеобразной иллюстрацией к жизни своих дальних предков. Студентам не препятствовали: подобные инсценировки привлекали туристов, да и школьников водили сюда на экскурсии довольно часто. А вот и сами добровольные «дикари» — бредут длинной цепочкой вдоль берега, молодые пареньки и девчонки в легких накидках из синтетических шкур (подавляющее большинство студентов принадлежали к «зеленым» и не одобряли убийства животных ради изготовления одежды), многие с короткими копьями на плечах или с луками. Завидев Джаву, некоторые из девушек весело засмеялись и замахали руками. Джава улыбнулся и помахал им в ответ. Кое- где на берегу уже горели костры, и он знал, что ближе к ночи костров станет еще больше, и будут они как напоминание о том, что край этот издавна назывался «страной огней»… (конец цитаты).
Вот так. Вот так и никак иначе.