Наиболее цены для максимально полного понимания проблемы армянского терроризма — документы полицейских расследований по фактам преступлений армянских террористов или оперативно-аналитические материалы спецслужб.
В этом контексте показательным примером является позиция управления общественных связей Министерства национальной безопасности Азербайджанской республики (сегодня это ведомство разделено на две части: Служба государственной безопасности и Служба внешней разведки) относительно совершенных на территории страны в годы ее государственной независимости террористических актах.
На официальном сайте размещена информация о 34 террористических атаках, но представители спецслужбы готовы открыто обсуждать только 7 или 8 из них, по которым расследование завершено, а виновные выявлены, изобличены и наказаны.
Впрочем, данную позицию пресс-службы азербайджанской спецслужбы понять можно, поскольку согласно международной криминалистической статистике Международной полицейской ассоциации в настоящее время 10–12 % преступлений террористической направленности в мире остаются нераскрытыми, а информация о них—закрытой, поскольку расследование по ним продолжается или приостановлено до выявления новых фактов. В силу этого обстоятельства от первоначальной цели пришлось отказаться.
По сути, мы сегодня вполне определенно можем говорить о том, что армянский политический терроризм стал первой в истории человечества противоправной антиобщественной практикой, обретшей в глазах своих последователей ореол метафизичности и даже сакральности, на примере которого стали строить свою экстремистскую деятельность многочисленные современные исламские радикальные группировки.
В конце XIX столетия против Османской империи армянскими националистами было совершено несколько террористических атак. Пожалуй, самой известной из них являлся захват 26 августа 1896 года группой из 26 вооруженных армянских террористов под предводительством Гарегина Пастрмаджана, более известного впоследствии под псевдонимом Армен Гаро, и Бабкена Сюни здания Оттоманского банка («Банк Оттомани») в Стамбуле, где работало много иностранных служащих, являвшихся подданными Британской империи и гражданами Франции, при этом сначала были умышленно ранены выстрелами из револьверов два французских сотрудника банка, а когда им на помощь прибыли представители османских властей, убиты начальник жандармерии Стамбула и сопровождавший его лейтенант жандармов.
Из турецких источников и исследований мы также знаем о нескольких десятках разбойных нападений, совершенных армянскими национальными экстремистами в последнее десятилетие XIX века на османских чиновников, жандармов, военно-служащих и местных обывателей в сельских местностях восточный вилайетов Османской империи, среди населения которых процент армянского населения был несколько выше, чем в других регионах страны.
Вот только некоторые из них, участие в которых криминальных элементов из числа представителей армянского этноса было достоверно установлено и впоследствии не оспаривалось армянскими и проармянски настроенными публицистами: 20 июня 1890 года, город Эрзерум.
Уличные бои между османскими войсками и жандармерией и армянскими националистами, организовавшими погромы мусульманского населения в городе. 4 августа 1894 года, село Кемяг, дорога Тогат-Стамбул. Армянские националисты напали на почтовую карету, отрубили голову кучеру и похитили важные государственные документы, письма и деньги.
16 сентября 1895 года, село Зейтун (ныне поселок Сулейманлы). Во время мятежа армянскими националистами захвачены комендант села, 50 офицеров, 600 солдат османской армии, которые впоследствии все были убиты. 26 сентября 1895 года, город Трабзон. Группа армянских боевиков, прибывшая из Стамбула, открыла огонь по мирному населению на Восточной площади города, в результате чего погибли 22 человека.
21 октября 1895 года, селения Кер-Тель и Чукр-Хисара. Армянские националисты подожгли в селении Кер-Тель около 60 жилых домов, после чего в селении Чукр-Хисара убили 150 мужчин, 40 женщин и 95 детей. Вполне возможно, что все эти акты и действия имели спорадический характер и не были объединены в единое целое общей логикой, идеологией и тактикой исполнения.
Мы не можем исключать того, что все перечисленные выше нападения или часть из них носили сугубо криминальный характер либо были совершены из мести или корысти, равно как преступниками, их совершившими, были психически неуравновешенные люди, а поэтому эти злодеяния с точки зрения уголовно-правовой квалификации не могут быть однозначно отнесены к преступлениям террористической направленности.
Иными словами, у нас есть достаточное количество свидетельств о фактах армянского террора в последнее десятилетие XIX века против Османской империи (кстати, эти факты не встречают возражений ни у одного из известных нам исследователей, занимающих как проармянскую, так и антиармянскую позицию), но, по нашему мнению, их явно не достаточно, чтобы говорить о наличии в то время полномасштабной практики армянского терроризма, когда целая совокупность преступлений планируется, организуется и последовательно совершается, чтобы по- средством применения средств устрашения в итоге получить выгодное для организаторов и исполнителей террористических актов решение органов государственной власти или судебное постановление.
В отличие от документов правоохранительных органов, решения органов судебной власти являются публичными документами, а поэтому они более доступны для исследователя. Если приговор по делу о каком-либо террористическом акте содержит сведения, составляющие государственную или иную охраняемую законом тайну, то в любом случае его преамбула и резолютивная часть всегда открыты и доступны для изучения.
Армянский терроризм всегда и везде был существенным раздражающим фактором, требовавшим от истеблишмента стран, на территории которых армянскими экстремистами совершались террористические акты, публичного (или кулуарного) выражения совершенно определенной и однозначной реакции одобрения и поощрения или осуждения и репрессии. Кто-то из высших государственных сановников шел на поводу у армянских боевиков и выполнял их требования, кто-то бескомпромиссно боролся с ними, но в любом случае они были вынуждены объяснять избранную ими позицию.
Если брать в качестве примера события и документы из истории Российской империи, то образцом соглашательства с армянскими экстремистами можно считать позицию имперского наместника на Кавказе графа И.И. Воронцова-Дашкова, изложенную им в 1907 году во «Всеподданнейшей записке по управлению Кавказским краем…», в которой он честно говорит о том, что масштабная террористическая деятельность армян в 1903–1907 гг. в Закавказье вынудила его приостановить действие имперского закона от 12 июня 1903 года о взятии под государственный контроль имущества и денежных средств армяно-григорианской церкви.
Позицию иного рода демонстрирует нам отчет сенатора А.М. Кузьминского, направленного в 1905 году для проведения ревизии Баку и Бакинской губернии, в котором он характеризует армянский терроризм как специфический инструмент внеэкономической борьбы за экономическое доминирование этнорелигиозной элиты армянского этноса в хозяйственной жизни Закавказья.
Революционная смена социально-политического строя в России в 1917 году и последовавшие за ней кардинальные преобразования общественного устройства, зачастую совершавшиеся репрессивными и иными антиправовыми методами, предопределили обязательное наличие «политического» контекста или хотя бы подтекста в любом акте проявления национализма, не говоря уже о терроризме, каждый из которых требовал не только обязательного вмешательства структур органов государственной безопасности, но и принятия по результатам их следственно- судебной деятельности политико-идеологического решения на региональном или высшем уровне.
Примером такого рода может быть решение Политбюро ЦК КПСС, принятое после совершения армянскими националистами серии террористических актов в Москве 8 января 1977 года.
Терроризм и террористы не должны иметь ни малейшего шанса на оправдание, а тем более—на самовосхваление. Армянский терроризм—это Зло, которое должно быть заклеймено перед лицом истории, и в первую очередь—в России, нравится это кому-то или нет. По сути, идеологическая борьба, обострявшаяся всякий раз, когда армянские террористы совершали свое очередное преступление, всегда выводила из-под карающего меча Фемиды армянский терроризм как целостное противоправное явление, отдавая в распоряжение суда одних исполнителей, которые, как это обычно и бывает в подобных случаях, являлись глупыми пешками в чужой геополитической игре. Как мы видим, идеология экстремизма, оправдывая политический террор, как бы «обеляет» его в глазах суда и человечества, принимая на себя мотивацию совершения гнусных и ужасных преступлений.
Однако уже сейчас можно анонсировать наш главный криминологический вывод: армянские террористы помимо совершения преступлений террористической направленности не гнушались совершать так называемые «общеуголовные» криминальные деяния—убийства с целью вымогательства, разбои, грабежи и другие тяжкие уголовные преступления, не несущие в себе политического подтекста.
По сути, мы можем говорить о том, что политические организации армянской диаспоры в разных странах мира в своей структуре всегда имели обособленные организованные преступные группы (или сами являются таковыми) наподобие сицилийской «коза ностры» (Cosa Nostra, «Наше дело») или неаполитанской «коморры» (Camorra, «шайка», «распря»), талантливо описанных в романе Марко Пьюзо «Крестный отец».
Фактически, мы можем говорить о том, что денежные средства, полученные с членов армянских общин нелегальным или криминальным путем, частично направлялись на совершение преступлений политической направленности только затем, что обосновать в глазах своих соплеменников идеологически обусловленную «правомерность» подобных поборов, являющихся источниками личного материального благополучия руководителей так называемых «террористических групп», а сам политический терроризм был инструментом внеэкономического паразитирования представителей организованных преступных групп, именующих себя «борцами за национальное освобождение армянского народа», на своих же соотечественниках.
Армянский терроризм как явление историко-криминологическое более узок по своему содержанию и количеству криминальных деяний, подпадающих под уголовно-правовую квалификацию преступлений террористической направленности, по сравнению с практикой так называемого «армянского террора», о которой пишут ученые-обществоведы в разных странах мира.
Абсолютно все современные представления российских, европейских и североамериканских читателей об «армянском терроре» являются продуктом или целенаправленной политической пропаганды тезиса о «геноциде армян в Османской империи в 1915 году», со стороны экстремистски-настроенных представителей интеллигенции армянского этноса и исследователей, ангажированных ими, или рефлексии на подобную пропаганду идейных противников армянства и интеллигенции турецкого и азербайджанского народов, в целях очернения которых данная пропаганда ведется.
Армянский терроризм никогда не был самоцелью или способом самовыражения армянских экстремистов и стоящей за их спиной этнической олигархии, во все периоды своей активности он служил инструментом защиты корпоративных экономических и финансовых интересов армянства и поэтому является ярчайшим примером того, как внеэкономическими инструментами идеологии политического экстремизма и терроризма обеспечиваются макроэкономические проекты.
Политические, общественные, культурные и иные организации армян за пределами современной Республики Армения (пожалуй, за исключением религиозных) вот уже целое столетие—начиная с 1920-х гг.—представляют собой, по сути, этнические организованные преступные группы, паразитирующие за счет средств внеэкономического принуждения на общинах своих соплеменников в различных странах мира.
Источник: История транснационального армянского терроризма в ХХ столетии: историко-криминологическое исследование (О.Ю. Кузнецов)