О.БУЛАНОВА
Наш собеседник — красивая молодая девушка, поистине фотомодель. Для интеллектуальных изданий. Тонкое, одухотворенное лицо, выразительный взгляд, выразительная мимика… Все составляющие, чтобы сделать карьеру фотомодели. Она и сделала карьеру. Но только не фотомодели — скрипачки. Ее зовут Назрин Рашидова, ей всего 29 лет, но она обладательница многих престижных музыкальных наград.
Среди них Специальный приз Международного конкурса скрипачей имени И. Менухина, Почетный диплом Международного конкурса скрипачей имени Г.Венявского в Люблине (Польша), Премия международного музыкального конкурса в Кенте (Англия) и др. Кроме официальных призов, есть еще неофициальные титулы: «Королева оркестра», «Царица сцены» — так называют ее в СМИ, а также поклонники ее великого таланта. Дебют Назрин состоялся в 1991 году на «Сентябрьском Фестивале» в Баку, т.е. в возрасте трех с небольшим лет!
И уже в следующем году она играла в Американском университете в Каире вместе с Каирским ансамблем и Симфоническим оркестром. В двенадцать лет она играла в концерте для принца Чарльза, в тринадцать — для королевы Иордании. Когда ей было восемнадцать, за выдающийся музыкальный талант Назрин номинировали на «Женщину года 2006».
Когда ей исполнилось двадцать, она основала струнный оркестр FeMusa в Королевской академии музыки в Лондоне — первый и единственный полностью женский оркестр в Великобритании после 50-х годов. FeMusa выступает с концертами в Букингемском дворце, на сцене собора Святого Луки, во дворце Сент-Джеймс — резиденции британских монархов. С детства Назрин Рашидову называли гением и вундеркиндом, сейчас она — одна из лучших скрипачек мира. Назрин Рашидова — представитель азербайджанской элиты за рубежом. Она — из тех людей, которые прославляют свою родину, являются ее гордостью и национальным достоянием.
ИНТЕРВЬЮ
— О вас известно, наверное, все, но все-таки расскажите о вашем детве. О том, как стали музыкантом…
— Я родилась в Баку в семье профессиональных музыкантов, мои родители преподавали музыку. Музыку помню столько, сколько помню себя, она постоянно звучала у нас дома. К нам приходили студенты моих родителей, часто играли у нас дома. В моем детском восприятии — где-то в двухлетнем возрасте — мне казалось, что скрипки должны быть у всех. Помню, как-то пришла бабушка, я бросилась к ней навстречу и спросила: «Бабуля, а где твоя скрипка?» Однако мои родители еще до моего рождения поклялись, что, если у них будут дети, они не позволят им заниматься музыкой. Они ведь знали, какой это тяжелый труд.
Однако я не могла не стать музыкантом. Тяжелая работа была для меня удовольствием. Конечно, клятва эта была не всерьез. Когда я поняла, что без музыки просто не могу жить, моя мама стала моим первым педагогом. Ее виртуозная игра на фортепиано очень помогла мне в моем музыкальном развитии, и в особенности ее исполнение азербайджанской музыки.
— Готовясь к интервью, я прочитала, что ваш дебют состоялся в 1991 году. Учитывая, что родились вы в 1988-м, я была в полной уверенности, что это опечатка: следует читать — в 2001-м. Ведь в 1991 году вам было всего три года!
— Да, так получилось! (Смеется.) В тот год во Дворце Гейдара Алиева проходил фестиваль «Золотая осень». Сцена этого Дворца стала моей первой сценой. Кстати, аккомпанировала мне моя мама.
— Какие были ощущения? Вы волновались? Если вы, конечно, это помните…
— Мне было три года. Я, можно сказать, вообще не понимала, что происходит. Никаких репетиций не было, меня просто вывели на сцену и я сыграла. Причем не одну, а две пьесы. Я не боялась ни публики, ни сцены… А еще мне очень нравилось, что мне аплодируют. А в оркестровой яме сидит целый оркестр и мне подыгрывает. Потом газеты писали, что я «покорила публику». Я не думаю, что я играла как-то сногсшибательно в таком-то возрасте. Видимо, им просто импонировало, что такая маленькая — и уже скрипачка.
— Однако иностранные музыканты так не думали…
— Наверное. Через год меня пригласили играть с оркестром в Египте и Великобритании.
— Сложно все это представить, когда ребенку всего четыре года. Я не знаю, как другим, но мне почему-то всегда жалко таких детей — они лишены нормального детства… Детство приносится в жертву, что ли…
— Ну что вы! Это не так! Я, конечно, не знаю, как это происходит у других, но я вовсе не была лишена нормального детства! Детство у ребенка отнимают, только если насильно его к чему-то принуждать, а меня никто ни к чему никогда не принуждал. Я сама выбрала свою судьбу. Да я и не могла бы выбрать иную, если с первых своих дней была окружена музыкой. Я даже не помню, когда впервые взяла скрипку в руки. Наверное, тогда, когда научилась в этих руках хоть что-нибудь держать. Скрипка — моя душа, а музыка — язык, с помощью которого я могу выразить все, что у меня на сердце. Я бы даже сказала, мой первый язык. Так что никакой жертвы не было и быть не могло, если ребенку проще высказать свои мысли и эмоции с помощью музыки. Впрочем, это все сложно объяснить…
— Насколько я знаю, вы были совсем маленькой, когда уехали из Баку. Учились вы уже за границей?
— Да, мне было семь, когда моя семья переехала в Англию. Там я поступила в известную и очень престижную музыкальную школу имени Перселла в Лондоне (Генри Перселл — английский композитор, один из крупнейших представителей стиля барокко в XVII веке — О.Б.). В пятнадцать поступила в Королевскую академию музыки — на три года раньше установленного возраста. Окончила с отличием со степенью магистра.
— Насколько я знаю, во дворце Сент-Джеймс вы впервые выступили, еще учась в школе?
— Да, мне было одиннадцать лет. Это была честь для меня — выступать на такой площадке, в частном концерте принца Чарльза. У этого выступления интересная предыстория. Дело в том, что один из самых моих любимых композиторов — Николо Паганини. С его музыкой я познакомилась, когда мне было четыре года. Я тогда играла «Пляску ведьм»…
— Это ведь одно из самых сложных его произведений!
— Нет-нет, не подумайте, что я в четыре года сыграла все произведение! (Смеется.) Оно действительно невероятно сложное. Я сыграла основную, главную тему из этого произведения, причем несколько раз, одни раз даже с фестивальным оркестром Каирского оперного театра. Но играя лишь основную тему, я видела, как все удивляются моему исполнению — в четыре-то года. И вот один известный профессор мне как-то сказал, можно сказать, напророчествовал, что полностью все это сложнейшее и труднейшее произведение я сыграю в двенадцать лет. Потом подумал и добавил, что даже не в двенадцать — в одиннадцать. Профессор оказался полностью прав. Прошло семь лет, и я играла «Пляску ведьм» на вечере во дворце Сент-Джеймс для принца Чарльза и его гостей.
— Вы сказали, Паганини — один из любимых ваших композиторов. А кого из композиторов вы еще любите?
— Если я скажу, что я люблю всех, поверите? Как можно не любить этих великих — Моцарта, Баха, Бетховена, Вивальди, Чайковского, Рахманинова, Римского-Корсакова? Или наших — Узеира Гаджибекова, Фикрета Амирова, Кара Караева? Они гении. У каждого есть удивительные произведения!
— Однако к Паганини у вас, как мне показалось, какое-то особое отношение.
— Да, я сыграла практически все его произведения. Он всегда интересовал меня и как личность, и как композитор, и как исполнитель-виртуоз. Я много про него читала самой разнообразной и интригующей информации. Его гениальная игра вошла в историю. Читая о нем, я пришла к выводу: Паганини никогда ни с кем не соревновался. Разве что только с самим собой. Каждое его произведение с музыкальной и технической стороны — это постепенное исследование неограниченных возможностей самого таинственного инструмента — скрипки. И в этом смысле я чувствую свое с ним родство — я тоже ни с кем не соревнуюсь, только с самой собой.
— Однако вы лауреат многочисленных конкурсов и обладатель множества наград. Кстати, какая награда для вас наиболее дорога?
— Самая, пожалуй, дорогая — это золотая медаль от Каирского оперного театра. Возможно, потому что она — первая. Но и не только поэтому. Медаль эту (она выглядит как золотой египетский фунт с изображением Каирского оперного театра) обычно вручают наиболее успешным дипломатам, выдающимся поэтам и другим деятелям искусства и науки. В моем случае ее вручили ребенку. Но как настоящему серьезному музыканту, да еще и из другой страны. При награждении было отмечено, что медаль эта — за успешный сольный концерт в 2-х отделениях, где исполнителем был самый молодой по возрасту музыкант за всю историю Каирского оперного театра! И впервые за всю историю театра. Есть чем гордиться!
— По некоторым пунктам этот концерт может войти в книгу рекордов Гиннеса…
— Да, соглашусь без ложной скромности. Еще одна очень дорогая для меня награда — это… скрипка Страдивари. Нет-нет, мне ее не подарили. Когда я училась в Королевской академии музыки, на втором курсе мне было разрешено сыграть сольный концерт на скрипке Страдивари, а затем решением ректората мне была выделена из музея скрипка Страдивари на два года — в академии имеется очень ценная коллекция скрипок этого непревзойденного итальянского мастера. И это решение тоже по-своему уникально: впервые в истории Академии студенту на столь долгий срок был выдан столь ценный инструмент и дана такая привилегия. Это была скрипка 1707 года под именем Castel Barco. Потом я приняла участие в проекте «Три Страдивари за два часа», во время которого проводилась запись классической музыки, исполняемой на разных инструментах великого мастера.
— Кстати, о скрипках. На каких инструментах вам еще довелось играть? Были ли среди них другие скрипки Страдивари?
— Да, целых шесть!!! Первой была скрипка 1666 года. Случилось это в 2004 году тоже в Академии. Вы не представляете себе, какой это изумительно красивый инструмент! Можно было даже не играть, а часами просто не нее смотреть. Ей три с половиной сотни лет, а ощущение, что ее только что сделали.
— Звучала так же прекрасно?
— Нет, звучала хуже, чем выглядела. Она ведь столько лет пролежала в музеях, на ней почти не играли, а на скрипке нужно играть! От этого звук набирает силу и красоту. Удивительно, но это так. Второй была скрипка под именем Morin 1718 года, времени золотого периода Антонио Страдивари. Третьей была та, что мне выдали на два года. Четвертой — скрипка под именем Parkе 1711 года, пятой — безымянная 1666 года, шестой — под именем Crespi 1699 года. Еще мне довелось играть на паре старинных скрипок известных мастеров из знаменитой Кремоны (город великих скрипичных мастеров на юго-западе Италии — О.Б.).
Игра на них дала мне очень большой опыт в вопросе о качестве звукоизвлечения. Ведь у каждой скрипки — свой звук, свои краски, свои особенности. К любой скрипке нужно приноровиться и найти ее сильные стороны. Первая задача скрипача — изучить звук его инструмента. Была еще одна очень почетная для меня скрипка. За некоторое время до моего поступления в музыкальную школу принц Чарльз решил подарить школе скрипку размером одна четвертая, сделанную мастером из Ковент-Гарденского оперного театра специально для одного из его сыновей. Однако надежды, возлагаемые на мальчика, не оправдались, скрипка была подарена. В школе ее поставили в специальную стеклянную витрину как реликвию. И я была первой, кто извлекал из этой скрипки красивые звуки.
— А какая скрипка у вас в собственности?
— О, это инструмент с удивительной историей! Он словно бы сам меня нашел. Специально для меня эту скрипку в 2009 году сделал, точнее, доделал профессор Королевской академии музыки Дэвид Ратри. Дело было так. Однажды профессор позвонил мне и попросил поучаствовать в прослушивании одной из скрипок Страдивари, прошедшей генеральную реставрацию. Для сравнения он взял из своей мастерской первую попавшуюся под руку скрипку, которая совершенно случайно оказалась незавершенной его работой. Я сыграла на этой незаконченной скрипке и на отреставрированной скрипке Страдивари в одном из самых престижных концертных залов Лондона — в Уигмор-Холле, и мне очень понравилась скрипка Дэвида Ратри. Профессор, по его словам, с удовольствием закончил потом работу над этой скрипкой, но уже специально для меня.
— Про вас сняли документальный фильм под очень странным названием: «Не презирайте меня за то, что вундеркинд!» Что оно означает и что это был за фильм?
— Название это мне, кстати, не очень нравится. Я бы хотела, чтобы фильм назывался «Любите меня за то, что я вундеркинд». Речь, конечно, не обо мне, а вообще об одаренных детях. Но, в принципе, нынешнее название полностью отражает суть. Ведь как принято считать? Если ты вундеркинд, то тебе все легко дается. Сколько раз я слышала: «Тебе все дается легко, потому что ты одаренная». Это было больно слушать…
И хотя для того чтобы добиться успеха, нужно постоянно трудиться, в фильме я старалась показать, что одновременно это все вовсе нетрудно, просто нужно четко понимать, что ты хочешь получить и что готов отдать. В музыке одной одаренности недостаточно. Необходимо уметь ставить конкретную цель и стараться достичь ее, ни на секунду не прекращая поисков путей для ее достижения. Если ты талантлив, на этом нельзя успокаиваться, нужно развивать талант регулярными занятиями.
— Когда вы это поняли?
— Как ни странно, в глубоком детстве. Я с детства очень серьезно относилась к тому, что я делаю, очень не по-детски относилась. Такое понимание приходит чаще всего в более взрослом возрасте. Так что поставленных целей и отличных результатов я добилась очень быстро.
— Чья была идея снять фильм?
— Фильм был задуман английским телеканалом, а инициатива снять именно меня исходила от ректора Королевской академии. Мне тогда было шестнадцать, я училась на втором курсе. Режиссер мне сказал, что в течение четырех дней они будут постоянно меня снимать: как я учусь, как отдыхаю, как прогуливаюсь и даже что я ем. Получилось любопытно.
— Давайте теперь поговорим о главном деле вашей жизни — женском камерном струнном оркестре FeMusa. Как вам пришла в голову мысль создать этот оркестр?
— Да как-то совершенно неожиданно… И в совсем неподходящем месте — в бутике, куда я вместе с родителями пришла выбирать концертное платье. Бутик очень престижный, модели — великолепные, примерка — скучная… И вдруг среди великолепия красок, форм, моделей я услышала музыку. Видимо, красота вокруг навеяла, я словно бы услышала гамму и гармонию цветов. Музыка была прекрасная, вроде бы знакомая, но и незнакомая в то же время. Эту прекрасную музыку играли женщины на струнных инструментах. Придя домой, я тут залезла в интернет — мне очень захотелось узнать о женских струнных оркестрах. И выяснила удивительную вещь: последний женский камерный оркестр в Лондоне прекратил свое существование более пятидесяти лет назад.
Да и вообще в мире всего несколько подобного рода коллективов. Иными словами, то, что представилось в моей голове, было делом если не новым, то хорошо забытым старым. Я вдохновилась также струнной серенадой Эдварда Элгара, которая впервые была сыграна женским оркестром аж в 1892 году. И я начала советоваться с преподавателями старшего поколения нашей Академии и после этих разговоров пришла к твердому решению: воплотить в жизнь свою идею. Я начала подбирать девушек-музыкантов, прослушивала их, объясняла задачу. Хочу сказать, поначалу было трудно: не все сразу поверили в идею, да и материальная сторона вопроса тоже была проблемой: всем девушкам я объяснила, что никакого фонда у меня нет, имеется лишь поддержка со стороны родителей. Кроме того у каждой был свой характер, все были уже сложившимися музыкантами со своим почерком и взглядами, а я была младше их всех.
Но мы преодолели трудности первых репетиций, и в 2008 году наш оркестр FeMusa был создан. А уже 2 мая 2009 года состоялся премьерный концерт нашего оркестра, очень успешный, кстати. С гордостью хочу сказать, что он прошел при спонсорской поддержке Азербайджанского дома в Лондоне и небольшой музыкальной компании моей соотечественницы Хиджран Стогдон. Второй концерт состоялся 27 ноября, и к спонсорам уже присоединились посольство Азербайджана и The European Azerbaijan Society.
— А что означает это красивое название — FeMusa?
— Все очень просто. FeMusa — это female плюс music. Было довольно много разных предложений, но эту мою идею девочки сразу очень хорошо приняли. — Оркестр большой?
— Семнадцать человек из четырнадцати стран. Интернационал, можно сказать! Среди нас представительницы Азербайджана, Англии, Ирландии, Шотландии, Финляндия, Швеции, Италии, Испании, Голландии, Греции, Румынии, Болгарии, Польши и Казахстана.
— Когда человек начинает какое-то творческое дело — пишет книгу или картину, сочиняет симфонию, организовывает оркестр, — у него есть какая-то глубинная цель. То есть все создается ради чего-то. Ради чего вы создали свой оркестр?
— Ради музыки. Но есть еще одна цель. Я очень хочу, чтобы мое поколение приобщилось к классической музыке. И если молодежь увидит нас, своих ровесников, играющих такую красивую классику, она не сможет не заинтересоваться!
— Какую музыку вы играете?
— О, самую разную! Но классическую. В репертуаре Моцарт, Вивальди, Григ, Бах, несколько английских композиторов — Эдуард Элгар, Ральф Воан-Уильямс, Бенджамин Бриттен. Есть в программе и несколько моих обработок и аранжировок. В третий концерт, который состоялся 7 ноября 2010 года и где мы играли произведения Албинони, Баха, Воана- Уильямса, я включила симфонию «Низами» Фикрета Амирова. Насколько я знаю, симфония «Низами» в первый и в последний раз исполнялась в Великобритании в 60-х годах под управлением известного дирижера Леопольда Стоковского. И я осмелилась исполнить ее без дирижера!
— У вас нет дирижера?!
— Нет. Так что по сути мы не оркестр, а ансамбль. Это очень нелегкая работа — играть без дирижера, требуется огромная слаженность и четкое понимание задачи и идеи произведения.
— Как приняла английская публика азербайджанскую симфонию?
— О, прекрасно! Я перед выступлением старалась объяснить своим девочкам, какая ответственная задача перед ними стоит и как важно сыграть эту вещь блистательно. И они справились! При условии, что азербайджанцев в зале было около десяти человек, остальные — английская публика, симфонии произвела фурор. Как потом говорили зрители, она понравилась больше других произведений. Такой успех подтверждает ту мысль, что музыка — в данном случае симфония «Низами», являющаяся национальным сокровищем нашей республики, как и многие другие произведения наших композиторов, границ для понимания не знает. Кстати, наши девочки очень ее полюбили и с удовольствием исполняют. А теперь в нашем репертуаре есть еще и Кара Караев.
— Вы говорите — «наши композиторы», «наша республика»… Вы ведь всю сознательную жизнь прожили в Англии!
— Я азербайджанка, я чувствую свою связь со своим народом — где бы я ни жила. Я очень скучаю по Баку. Я мечтаю, что меня снова пригласят с моим оркестром и я опять буду выступать в родном городе, как это было в 2013 году.
— Как вы относитесь к критике?
— Положительно — если она исходит от людей компетентных и доброжелательных. Однако так бывает не всегда и очень часто тебя критикуют люди, абсолютно не разбирающиеся в предмете. Или же из чувства зависти, вовсе не делая тебе добра. В этих случаях стараюсь не обращать внимания, понять и простить критикующего.
— Мне стало известно, что вы не только исполнитель, но и композитор. Расскажите об этой грани вашего творчества.
— Бурный этап сочинительства я пережила, когда поступила в Академию. Я сочиняла музыку не в классическом стиле, это был синтез легкого джаза в сочетании с азербайджанскими мелодиями. Меня всегда влекла музыка Востока. Сейчас я тоже сочиняю, но под настроение.
— А какую музыку вы слушаете?
— У меня нет предпочтения к какому-то одному жанру. Я люблю слушать и классику, и джаз, и поп, и рэп, и фольклорную музыку… Помню, после репетиции подвозила одну знакомую. Она была крайне удивлена, что у меня в машине звучит Майкл Джексон. «Не могу, — говорит, — поверить. У вас — и Майкл Джексон!» А я просто переключилась с одного на другое… Вообще для меня важно в первую очередь исполнение. Если музыка хорошо оркестрована, аранжирована, она будет жить века! Возьмите, например, мугам. Он навсегда! Если же я даже не слушаю никакую музыку, она звучит у меня внутри. Или я у нее внутри… Я в ней живу. Я вам даже так скажу: когда я вижу цвет, я слышу его звук. Иными словами, я слышу цвета. У меня каждый цвет имеет звук, а звук ассоциируется со вполне определенным цветом. И часто эта цвето-звуковая гамма рождает в воображении красивые картины и прекрасные мелодии, которые практически невозможно передать словами.